меня в дар за невинность.
У полковника аж глаза разбежались — столько примечательных картин нарисовалось вокруг. Вот Жанна Оно, словно громом пораженная, смотрит на сестрицу — того гляди в волосы вцепится. Вот будущий рекрут Ламбен, красный, как вареная свекла в полдень, с облегчением отдирает от себя цепкую руку Мари. Вот мальчишка, держащий поводья коня, выкликает на всю площадь: «А у ней две невинности-то!». Вот толпа соображает, и лица начинают кривиться от смеха, сначала сдерживаемого, а потом и вольного.
Вот сама дважды невинная Мари, все еще стоя на коленях, таращит глаза и хлопает обмякшим ртом.
Здесь, пожалуй, все. Здесь остается только следить за развитием событий. Потому что сегодня в доме семьи Оно будет большой скандал.
Скандал этот может многое прояснить — а кое-что уже прояснил. Мари — орудие, вот он крик: «Это все твои советы, ведьма горбатая!», но сестре она врала. «Замолчи, дура, люди вокруг!»
Господин де Эренбург довольно кивает и гудящим голосом объясняет, что он-то… Зла в том, чтобы взять в дом нечинную девицу, а хоть бы и для себя, он не видит, спровадить ее жениха подальше — мог бы, и тоже зла бы в этом не увидел, девиц на свете много, другую себе найдет где ни то, но ложным обвинением был обижен. А полковнику теперь — благодарен и половина черной кошки, пробежавшей с прошлого суда, теперь побелела до лилейного. Если девица Жанна хотела ссоры между военными и местной кликой, добилась она обратного.
Братья Жана Ламбена были не чета старшему: один кривой, один хромой. В рекруты не годились. А вот поднимать хай умели отлично. Так что с самого утра, спозаранку, господин полковник узнал, что старший и любимый брат Жан, выполняя поручение господина полковника, ушел ночью в лес по следам ведьмы — и не вернулся, и это не к добру, потому что ведьма Жанна как раз вернулась, и до утра в доме семейства Оно стоял дым коромыслом — там дрались, плакали, били горшки, старую тетку и вовсе выставили из дому…
Жану сбегать было не с чего, в семействе Оно ему, вытаскивавшему из дорожной грязи груженые телеги, никто повредить не мог. В лесу, однако, могло приключиться всякое даже и с опытным человеком, на то и лес. Особенно, ежели опытный человек подвыпил на радостях, что жениться не придется. В Великий пост — грех, и аукнуться могло. Говорить все это говорили, а искать искали. Нашли. Недалеко совсем лежал, в нескольких шагах от де эренбурговской как раз лесорубной прогалины, и невезение тут было ни при чем. Разве что в том смысле, что наткнуться ночью на три болта — большое невезение.
Над телом убитого де Ла Ну обнаружил, что его офицер для поручений может быть и страшен. По-взрослому, по-настоящему, без мальчишества. Тяжелая, свинцово-серая злоба на юном лице наводила жуть; и он молчал. Не выражал гнев, не грозил никому карами.
Именно Клоду принадлежала идея сделать Жана соглядатаем, а благодарный рекрут был готов ради избавителей и не на такие подвиги… но, кажется, они все в очередной раз недооценили опасность.
— Франконский арбалет, — протянул сержант. — Гляди-ка, метки…
Полковник услышал распоряжение вполголоса, и только после того — вопросительный взгляд. Он повидал много глаз, слепых от ярости. Долговязый подросток смотрел иначе. Черные от ненависти глаза, кажется, были всевидящими. Де Ла Ну кивком подтвердил приказ и махнул рукой: распоряжайтесь, сейчас не до чинов и церемоний. Он без слов знал, куда Клод отправил солдат: за девицами Оно, и так же четко знал, что сейчас они двинутся по следу.
Покойный Ламбен ходить по лесу умел как самая обычная деревенщина, не опасался и не стерегся, так что пройти по его следам труда не составляло.
Они быстро вышли к недавно оставленному лагерю. Сержант разворошил кострище. Под слоем влажного от росы пепла еще теплились угли.
— Как подстрелили — тут же и снялись…
— Сколько их? — полковник не знал, он ли спросил, или его… воспитанник. Его король.
— Шестеро, — подумав и поковыряв землю, ответил сержант. — Или семеро. Здоровые все бугаи, как на подбор.
Юноша скрипнул зубами. Да уж, паршиво вышло, подумал де Ла Ну. Мы-то думали, что тут какой-нибудь проповедник. Отправили парня на верную смерть. С голыми руками против семерых вооруженных франконцев. Вот и послужил Его Величеству Жан Ламбен, упокой Господь его душу…
Потом полковника пробрал холодок. Шестеро или семеро отборных солдат. По эту сторону границы. На обжитой стоянке, где их навещала Жанна-ведьма.
— Куда они ушли?
Сержант показал на тропу, которая вела на юг. Получалось, что отряд отправился в Пти-Марше? Не слишком ли дерзко даже для франконцев, знающих, что их укроют во многих домах?..
— На мельницу, — сказал Клод, и полковник не сразу понял, что это и ответ на его вопрос, и команда.
— Cтойте.
Применять что-либо, кроме голоса, полковнику не пришлось. Даже кричать не пришлось. Люди застыли как игроки в «медузу». Сержант и еще двое были рады застыть. Молодцы, отметить потом.
— Эти люди знают свое дело, — сказал полковник очень просто и очень скучно. — Эти люди знают свое дело, и они сняли беднягу Жана ночью, с расстояния в пару десятков шагов посреди леса, рядом с которым он вырос, да так, что закричать он не успел. И они бросили тело рядом с прогалиной, оставили след сюда, оставили след дальше. Судя по болтам, у них по меньшей мере два хороших арбалетчика… А на деле их наверняка больше, потому что наши северные соседи души не чают в этом виде оружия.
Офицер для особых поручений — снова офицер для особых поручений — благодарно кивнул. Потом кивнул еще раз…
— Прошу прощения, господин полковник. И еще раз прошу прощения, но засаду они устраивали на вас.
Прав. Прав-прав-прав, сказала птица на пустой ветке на третьем дереве справа, грач. Прав, потому что это франконцы и им очевидно — такая особа, как принц крови, адель из аделей, даже если ей взбредет в голову служить в войсках, даже если ей вздумается поохотиться на врага, никогда не остается одна. А уж слугам и военным хватит ума особу на мельницу не пустить, чтобы головой за нее потом не отвечать.
Де Ла Ну считал, что и его голова — слишком богатая добыча для франконского отряда. Поэтому на мельницу отправится рота солдат под командованием вот этого усатого сержанта, Марсей его прозвание, ибо он урожденный марселец. Опытный вояка, двадцать лет на северной границе. Сам все прекрасно понимает.
